— У меня была подруга, Дженна. Наши отношения были очень похожи на ваши отношения с Кейдом. Мы стали друзьями еще в аспирантуре, и, хотя я знал, что это плохая идея, но мы пытались сделать нашу дружбу чем-то большим. Я заботился о ней, но как друг, не более. Когда я решил прекратить наши отношения… в общем, это была катастрофа. Мы вместе работали над постановкой. Мы много работали в одних и тех же театрах, и, как на первых репетициях «Федры», разрушали все, что делали вместе. В результате у меня возникли проблемы с поиском работы, и большинство наших друзей приняли сторону Джен, поэтому, когда Эрик предложил мне выход, я сбежал. Вначале мне было так стыдно. Я ушел. Я сдался. И при этом я потерял хорошего друга. Телефонный разговор, который ты слышала, был о Джен. Вот с чем я покончил. И именно поэтому я набросился на вас с Кейдом. Я был в ужасе, что ты уйдешь к нему, хотя знал, что вы просто друзья. Я испугался, что ты совершишь ту же ошибку что и я. Мне очень жаль. У меня совсем не получилось с этим справиться. Может, если бы я ответил тебе, когда ты спрашивала, ты бы поняла…

Теперь настала моя очередь остановить его поцелуем. Я повернулась на бок и притянула его к себе. В этот поцелуй я вложила каждую неуместную эмоцию: мою неуверенность в его чувствах, страх из-за моей девственности, угрызения совести за все то время, что мы потратили впустую. Я позволила всему этому исчезнуть с поцелуем.

— Теперь я понимаю, — сказала я ему. — И это то, что имеет значение.

— Я люблю тебя, — ответил он.

Я никогда не устану от этих слов.

— Я тоже тебя люблю.

Тогда он попросил:

— Можешь повторить это еще раз? Чтобы я мог убедиться, что это не игра моего воспаленного воображения.

Я нежно поцеловала его. В нашем нынешнем состоянии мы могли позволить себе только нежность.

— Я люблю тебя, Гаррик.

Было поразительно, насколько эти слова меня больше не пугали. Больше нет.

26

Золотое ожерелье у меня на шее выглядело массивным и тяжелым. Прическа была уложена завитками и украшена драгоценностями, и, несмотря на свободный покрой и простоту платья, оно было тяжелым и пышным. Я сидела в гримерной, уставившись в зеркало, пока гримерша вносила последние штрихи в мою прическу, а я завершала нанесение грима. Сегодня вечер премьеры, и, несмотря на ??тяжелый костюм и украшения, я чувствовала себя так, будто уплывала.

Возбуждение разливалось быстрее, чем кровь текла по венам.

Мы здесь. Наконец. Премьера была отложена на неделю из-за распространившейся эпидемии, но, даже несмотря на это, я считала спектакль хорошим. Действительно хорошим. И в этом я была не одинока.

В комнату ворвалась Келси, чертовски прекрасная в образе Афродиты.

— Знаю, знаю. Не нужно так пялиться. Я знаю, как потрясающе выгляжу.

Я улыбнулась, просто обрадовавшись ее возвращению. Она единственная из моих близких друзей, кто избежала злосчастного мононуклеоза, что было невероятно жестоко, так как идея поиграть в бутылочку принадлежала именно ей.

Ко мне она заявилась в последний день весенних каникул с требованием «хватит быть жеманными девицами и давай уже помиримся»,обнаружив меня с Гарриком, свернувшихся калачиком в постели. Она довольно быстро сообразила, что к чему и почему в ту ночь я не хотела идти танцевать, и с широкой ухмылкой попятилась из комнаты, говоря при этом:

— Не обращайте на меня внимания. Я ничего не видела. Мой рот на замке.

Сначала Гаррик сильно тревожился, но с того момента Келси, определенно, стала нашим союзником.

Она улыбнулась гримерше Меган, заканчивавшей мою прическу, и восхитилась:

— Выглядит здорово, Мэг! Ты супер! Кажется, ты была нужна для чего-то Алисе, так что ты, возможно, захочешь закончить побыстрее.

Меган кивнула, распылив на конечный результат своих трудов полфлакона лака для волос, а потом выскочила из гримерки.

Келси плюхнулась в кресло рядом со мной.

— Не за что. Во-первых, ты выглядишь великолепно. Я немного завидую. Разве у Афродиты платье не должно быть лучше?

Я закатила глаза.

— Ладно, все в порядке. Не важно. Во-вторых, сегодня ты будешь блистать. Серьезно. Буквально надерешь всем задницы. И, в-третьих, ни пуха ни пера.

Келси наклонилась и лизнула меня в щеку — некая странная традиция перед спектаклем, которую она соблюдала все то время, что я была с ней знакома.

— И последнее, снаружи еще кое-кто ждет, чтобы пожелать тебе удачи. У тебя есть пять минут до разминки. Я могу обещать вам уединение на три минуты, так что лучше пользуйся, пока есть возможность.

Она послала мне воздушный поцелуй в щеку, подскочила к двери и закрыла ее за собой, как только Гаррик проскользнул внутрь.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Он прошел дальше в комнату, а я встала. Наблюдать себя в дюжине зеркал по всей комнате было странно, так что я сосредоточилась на нем, что было не трудно. Он, как всегда, выглядел великолепно.

— Ты выглядишь...

Он замолчал, дотрагиваясь до моего искусно сшитого костюма темно-синего цвета.

— Если ты скажешь «мило», я сдеру тебя покусаю.

Он улыбнулся и притянул меня к себе. Осторожно, чтобы не смазать макияж, он поцеловал меня в шею, затем опустился ниже и запечатлел поцелуй над самым сердцем, чуть выше линии декольте у платья. Я вцепилась ему в плечи, почувствовав головокружение от его прикосновения.

Он продолжил:

— Я собирался сказать, что ты выглядишь невероятно сексуально. Рад, что ты не моя мачеха.

Я рассмеялась.

— Не уверена, что быть твоей студенткой намного лучше.

Он провел губами по моей шее и приблизил свое лицо к моему. Его голубые глаза практически соответствовали цвету моего платья, став темными и порочными.

— Один месяц, — сказал он.

У нас оставался месяц до того, как он перестанет быть моим учителем, а я — студенткой колледжа. Один месяц, прежде чем не будет иметь значения, что мы чувствуем, и кто об этом знает. Месяц до того, как мы планировали заняться любовью.

Этот план казался разумным, когда мы, больные, отсиживались у меня в квартире. Он дал мне необходимое время, чтобы унять свою тревогу, и имел смысл, так как позволял нам избежать неприятностей. Но чем больше Гаррик смотрел на меня так, как сейчас, и любил меня, тем меньше меньше меня волновало ожидание.

— Жаль, что я не могу поцеловать тебя по-настоящему, — произнес он, печально глядя на мои губы, полные и красные, благодаря слою грима.

— Сегодня вечером, — сказала я ему. — После вечеринки. У меня дома?

Он подался вперед, и в последнюю секунду, отклонившись от моих губ, поцеловал в то место за ухом, отчего, как он знал, у меня подгибались ноги.

— Это будет не скоро. «Горю неистовой любовью», — процитировал он одну из моих реплик из спектакля. И это напомнило мне о том, что наше время, возможно, истекало.

— Тебе, наверно, лучше уйти, пока никто не вернулся. Поблагодаришь Келси на обратном пути?

— О, обязательно. Самое лучшее, что когда-либо случалось со мной... это то, что эта девушка узнала про нас.

Я повернулась к зеркалу, убедившись, что макияж и прическа все еще выглядели идеально.

— Я сделаю вид, что не слышала, как ты только что сказал, что моя лучшая подруга — лучшее, что с тобой когда-либо случалось.

Несмотря на то, что ему нужно было уходить, он кинулся ко мне и заключил в объятия, обняв сзади. Поцеловав мою шею в последний раз, он сказал:

— Я люблю тебя.

Я взглянула на него в зеркало. Мы хорошо смотрелись вместе: он — в костюме, я — в изысканной греческой тоге. Все это еще казалось невероятным, то, что с нами происходило.

— Я тоже тебя люблю, — ответила я.

После того, как он ушел, я продолжала смотреть в зеркало, думая о том, что выгляжу по-другому. Не из-за костюма, прически, макияжа, а я сама. Я выглядела... счастливой.

Я услышала, как Алиса позвала всех на разминку, и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.